Ровесник

Почти на склоне, так сказать, двумя ногами стоя —
всё пробую опять понять, зачем и кто я.

Цитату знал со школьных лет: «Ты сер, а я, приятель, сед».
Глубин не видел в изреченье. И только постарев — извлёк значенье.

Доселе верил я непрочно, что не каждый брату брат.
Что никаких среда и почва нам гарантий не сулят.
Что, где мозги у одного, там у другого кепка.
И много я ещё чего теперь усвоил крепко.

Готов покаяться, но надо ли? Виноват, мол, недопонимал,
что с четырёх подняться на две — это целый церемониал,
что никуда СССР не делся, будь спокоен,
и что приятель сер — поскольку так устроен.

Что, если вылез он во власть, уже не в силах он не красть.
Но в том, что я и он едины, никто не убедит мои седины.

Иссяк во мне иносказатель, без кавычек режу в лоб.
Уж там приятель не приятель, а в анкетах не поклёп.
И год, и город, и квартал — всё сходится досадно.
Как будто сам я подверстал нарочно, чтоб наглядно.

Мол, кабы кто-то не из местных, неизвестных правил и манер,
а тут — земляк тебе, ровесник, одноклассник, тоже пионер.
Но шли за парту и в отряд не по своей мы воле.
И я не виноват, что с ним учился в школе.

А он и в школе был не прост. Давал помалу деньги в рост.
Кто недовыплатит проценты — тех легче вербовать потом в агенты.

Мелькает сверстник на экранах, рядом кодло в унисон.
Подумать могут в честных странах, что и все мы тут — как он.
Что лишь тому, как делать вред, моё училось детство.
И главный был у нас предмет — «Основы людоедства».

Меж тем ни сбоку, ни с подкладки — я не с ним, не рядом и не тут.
Не те поступки, врозь повадки, а покупки — прямо вопиют.
На днях, устав глядеть в экран, купил я книжку Брэма.
Прочёл про обезьян, и прояснилась тема.

А он, в расчёте на респект, купил Кутузовский проспект.
Кто не почувствует респекта — тех скоро выселять начнут с проспекта.

Уже, на случай прекословий между массой и Москвой,
ровесник держит наготове флот воздушный и морской.
Не то в расчёте припугнуть ограбленную массу,
не то в расчёте ушмыгнуть, забрав с собой всю кассу.

А мне в каком хотите флоте предлагайте, я не побегу.
Одна болтанка — что в полёте, что в каюте, что на берегу.
При всех режимах там и сям, в черёд за их заслуги,
даются племенам невзгоды и недуги.

То адский зной, то зверский дождь. То смертный бой, то мерзкий вождь.
Но огрести всё это вместе? И сразу на века? Не много ль чести?

А вам, красавица, давно я (уж не помню, в чей режим)
предрёк согласие со мною, раз уж мы принадлежим
к похожим почвам (да, увы), зато не к разным видам.
Чуть что — не выдадите вы, и я чуть что — не выдам.

Вы отмахнулись несерьёзно, и напрасно. Я ведь не шутил,
что с вами нам держаться розно, право слово, я бы запретил.
Мы хлеб и хлопоты делить сумели бы успешно.
И даже может быть, что до поры — безгрешно.

Но если в некий час и год помимо хлеба и хлопот
разделим мы ещё и ложе, то вот моя рука, и сердце тоже.